vtm
илиас сел фрумос/мика викос, pg-13, недопреслэш и рукалицо
1 700
Воздух в купальне влажен и пахнет лесными цветами.
Не теми роскошными тяжелыми соцветиями, что так любят в своих садах богачи от Нового Рима до предместий благой Варны. В тех есть своя прелесть, но сейчас Илиасу больше по душе другие - наполовину дикие, взращённые суровой предгорной землёй, тонкие и бледные на вид, но сильные и способные своими корнями раскрошить камень, а тонким ароматом - отравить даже самое стойкое сердце.
Даже запертые в ухоженном вырождающемся саду за золотым забором, они остаются всё теми же, и их не спутаешь ни с какими иными, едва ощутив в сумерках, как шепчет едва касающийся их прохладный ветер.
Иногда их нужно вырвать оттуда с корнем, чтобы они расцвели.
Илиас проходит в купальню, закрывая за собой резную дверь. Тонкие сандалии напитываются влагой, едва коснувшсь мокрого пола, но он не обходит разлитые по деревянным доскам лужи, даже когда вода ближе к центру помещения смешивается с кровью.
Запахи крови и цветов смешиваются, дразнят обоняние острым краем, и Илиас неторопливо изучает эту вязь, прежде чем сделать следующий шаг.
- Мика, Мика, Мика, - говорит он негромко.
Скорее ласково, чем с укором. Скорее улыбаясь, чем что-либо ещё.
Бледный юноша, сидящий на краю широкой ванной с резьбой по краю, поднимает на него глаза - тёмные, бездонные и всё ещё слишком настороженные. Мокрая насквозь одежда, несколько слоёв богато расшитой парчи и один - тонкого шёлка, сползли с его плеча, словно наполовину сброшенная кожа.
Илиас не спрашивает его ни о чём, чего бы он не захотел рассказать сам, и тот это знает.
- Он попытался до меня дотронуться.
- Он хотел тебе услужить, - мягко поправляет Илиас.
Мика опускает сузившиеся глаза, оглядывая дело своих... Вероятнее всего, рук.
Слуга-гуль корчится на полу, уже не стонет, только шипит на выдохе сквозь сжатые зубы. Кровь продолжает слабыми толчками выбиваться из оборванных сосудов его плеча - там, где раньше была рука. Кожа выглядит так, словно её оплавили воском, но плоть под ней и сустав - рваные, вывернутые, словно конечность отделили одним рывком, и по сероватой коже к шее змеятся кровоподтёки.
Сама рука валяется на полу, рядом с расписанным тонким кувшином, по которому ползёт трещина, и смятым окровавленным полотном. Перебитое запястье. Полностью переломленный локоть. Два выломанных пальца.
Мика смотрит на них без интереса, только едва заметно хмурится, когда Илиас качает головой и присаживается на край ванной рядом.
- Я прислал его к тебе не для того, чтобы он напугал тебя, - говорит он по-прежнему мягко.
- Он не напугал.
Илиас смотрит внимательнее, а потом поднимает руку и ласково касается его волос, убирая одну влажную тёмную прядь за ухо.
Его будущий послушник едва заметно наклоняет голову навстречу этому движению.
- Ты расстроен, что я сделал это? - спрашивает он вдруг.
Илиас улыбается этой наивности и снова касается его кончиками пальцев - на этот раз плеча, но по краю полуспущенного ворота.
- Ты можешь делать со слугами всё, что сочтёшь нужным. Дорога благословит тебя на любые испытания своих желаний, если ты действительно хочешь ступить на неё. Как меня может расстроить твоя воля? Разве я не спрашивал тебя об этом? - Не опуская руки, Илиас ловит его взгляд, смотрит в глаза, не мигая, и так же спокойно добавляет: - Но ты должен знать, почему сделал это. Потому что искренне желал этого?
Воздух яростно пахнет цветами.
Вода с травами и летними соцветиями в наполненной ванной, пропитавшая его одежду и пол. Цветущие ветви в лесу вокруг купальни, запах свежей крови из раны слуги на полу. Острый запах тревоги и тайного вожделения, каким умеет расцвести бессмертная кровь, едва начавшая находить свой путь к истинной своей форме.
- Или из страха? - тихо спрашивает Илиас.
Мика смотрит на него ещё несколько мгновений - а потом отводит взгляд.
Он понимает.
Илиас любуется на него и изучает терпеливо - так же терпеливо, как слой за слоем снимает первый раз его закрытые имперские одежды, с тихим смехом позволяя одному из серебряных крючков поранить себе пальцы и наслаждаясь тем, как загораются эти бездонные глаза при виде его крови.
Мика кажется ему порой совсем юным, хотя он наверняка был старше самого Илиаса, когда получил Становление, и наверняка успел прожить не меньше ночей - а в его крови Илиас чувствует силу, возможно, большую, чем его собственная. Но в этом существе словно не хватает чего-то - жизни ли, истинной жизни, начинающейся после смерти, или времени, посвящённого своим желаниям, или какой-то частицы души, которую забрала у него золотая византийская клетка, и которую теперь только предстоит по крупице разыскать снова.
Иногда Илиасу кажется, что он видит его насквозь, как видел многих других, желавших стать послушниками на его Дороге - но потом он обнаруживает, что смотрит в тёмную воду, не знающую собственного дна.
Даже если греческой ветви клана и оставшимся Гесудинам будет плевать на то, что он намерен увести от них одну из их любимых игрушек - это будет слишком занятно, чтобы не попытаться.
- Ступая на Дорогу Желаний, ты ищешь свободы, истинной и честной. Если этот срыв - лишь проявление страха, которому подчиняется твой Зверь, то это ошибка. Твой удар направляют точно такие же оковы, как те, что других сдерживают от удара. Тебя пугает, что кто-то коснётся тебя? Увидит тебя таким, каков ты есть на самом деле? - Илиас легко ведёт по его плечам обеими ладонями, стоя перед ним, и первый слой влажной тяжёлой ткани ложится на край ванной, утопая подолом в цветочной воде. - Я знаю, что ты не боишься других. Не их самих, разумеется. Но страх бывает разным. Страх перед тем, что ты есть - парализует тебя, если ты отдашь ему власть над собой, как он парализует тех заблудших, что назвали нас грешниками. Не должно быть страха и стыда в том, чтобы быть тем, кто ты на самом деле.
- Я знаю, - шёпотом отзывается Мика, и Илиас ласково касается его губ пальцами.
- Но тебе нужно время, чтобы понять.
Он кивает.
Он очень старательно узнал и запомнил то, что начала шептать ему Дорога, то, что говорил ему наставник с самой первой ночи, и понемногу он узнаёт и запоминает то, что говорит ему не только его разум - но медленно, проверяя каждый шаг, потому что все эти десятилетия его учили чему угодно, кроме того, чтобы верить своей душе. И теперь он пытается выстроить эту веру заново - починить руками, как чинят покалеченную плоть, построить на месте распадающихся руин чужого храма свой собственный. И для этого снова обращается к разуму, которого одного слишком мало для того, чтобы понять.
Истинный храм души прорастает из земли, корней и крови, а не строится руками из камней. Илиас знал это с детства, ещё до своего Становления, вероятно, отчасти поэтому его избрал для истинного служения сначала Ярило, а потом и Доринта.
Мике, чтобы понять это и вспомнить, что можно верить не только разуму, понадобится куда больше времени, чем он думает.
И когда Илиас с улыбкой касается оставшегося влажного шёлка на его груди, чтобы показать, как это - понять не только разумом, тот с неожиданной смелостью накрывает руку своей - следы крови и кожи покалеченного гуля под тонкими длинными ногтями - и останавливает его движение.
Он делает это не первый раз, и с каждым разом в этом жесте копится всё больше желания - но его всё ещё недостаточно, чтобы оно стало волей.
- Я понимаю, - говорит Илиас негромко.
Мика, поколебавшись, убирает руку.
Илиасу хочется увидеть в этом движении след разочарования - но пусть решает сам.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал, чтобы... - Он бросает взгляд на кувшин с трещиной, потом на оторванную руку у своих ног. Снова поднимает глаза, словно обдумав и решив что-то, и когда он заговаривает снова, его интонация едва заметно меняется. - Это не было истинное желание, хотя оно и принесло мне облегчение. Я потерял контроль. Возможно... Действительно из страха, о котором ты говоришь. Ты знаешь меня сейчас лучше, чем я сам.
- Но я не осуждаю, - говорит Илиас, поглаживая его пальцы.
- А я не хочу, чтобы это было так каждый раз. Я хочу пройти дальше. Если страх мешает мне понять то, что лежит глубже, его не должно быть.
Он смотрит Илиасу в глаза, и тот улыбается шире.
Это будет занятно. Ещё более занятно, чем было до сих пор.
- Восстанови ему руку. И мы попробуем научиться ещё раз. - Он делает шаг назад, а потом подбирает кувшин, ставит на место, не глядя на гуля на полу. - Я призову других, когда ты будешь готов - и, пожалуй, пока не буду оставлять вас наедине. Не бойся. Я знаю, как это бывает трудно поначалу.
Мика смотрит на него, почти незаметно сузив глаза.
О, он уже знает этот взгляд.
Всегда нужно усомниться, всегда проверить, любое знание - не только обрести, но и проверить на истинность, на прочность, сломать, как этого несчастного слугу, если оно не выдержит проверки. Илиас чувствует в нём это, как чувствует аромат крови и лесных цветов в воздухе - за тревогой и робостью существа, которому проще вырвать и приставить обратно руку слуги, чем допустить его до своей наготы, проступает безжалостность и жажда понимания, которые способны перекрыть даже тревогу. Безжалостность и жажда понадобятся ему на этом пути не меньше, чем его наставнику сейчас нужны терпение и ласка.
И Илиас обязательно увидит, как эти цветы раскроются в нём, и как за ними окажется следующий слой, постепенно обнажающий и вытачивающий его душу из тенёт, наброшенных другими - и часть этих тенёт он уже начал расплетать своими руками.
Все, кто приходят на Дорогу Желаний в поисках свободы, знания, истины - на самом деле ищут самих себя.
И некоторые - даже не жалеют о том, что нашли.
- Останься, - говорит он вдруг.
Илиас медленно оборачивается, вопросительно поднимая бровь.
Слуга замер, мелко подрагивая то ли от холода, то ли от боли, сжав бледные губы в нить. Мика осторожно протягивает руку и касается его раны - неторопливо, словно примеряясь, пальцами закрывает часть всё ещё кровоточащих сосудов, и дрожь волной отступает под его ладонью, а гуль вдруг распахивает глаза и судорожно переводит дыхание.
Мика смотрит сосредоточенно и внимательно, второй рукой снова застёгивая влажную одежду - не на него, на Илиаса, прямо ему в глаза.
- Скажи это, - говорит тот негромко.
Это ведь такая малость. А ты уже сделал столько более смущающих тебя вещей по моему слову - не пора ли начинать говорить мне своё.
Мика снова проводит пальцами по плечу слуги, всё ещё глядя Илиасу в глаза, почти ласково касается гулева горла. Снова возвращает ладонь к плечу, нежно поглаживая наполовину открытую рану.
- Я хочу, чтобы ты смотрел.