решил сложить в кучку старых текстов, пусть лежат на одном аккаунте. писалось на колд-фест, претензий не подразумевает. ссылки мог давать, не помню. если ещё что выкопаю - сюда же буду складывать.
на хот-фест лежали где-то отдельно. пронумеровать их по категориям, что ли.

Real Life. Профессор | Ассистент. Мытьё пробирок. "Юноша, вы меня слушаете?"
595 слов, мат, возможны опечатки, несколько АУ по отношению к современной отечественной науке.
www.diary.ru/~coldfest/p92704217.htm?from=last&...

читать дальше*
- ...И если у вас не проходит эта реакция, это не значит, что вам разрешат просто выкинуть её из заключительной части, я надеюсь, мне не надо объяснять, почему? Это значит, что пока вы не принесёте мне результаты, заключительной части у нас с вами не бу...
Прочное стекло со звоном ударилось о кафельный пол, и Вася невольно зажмурился, не успев ничего сделать.
- Твою ж бля!.. - невольно вырвалось у грамотного интеллигентного аспиранта.
- Что?
Профессор поднял голову от исчирканных резким почерком листов на столе, повернулся, внимательно глядя на неудачливого студента.
- Юноша, вы меня вообще слушаете?
Вася обречённо вздохнул и потянулся к чудом уцелевшим пробиркам. Он давно подозревал, что большая часть лабораторного стекла раньше делалась с таким расчётом, чтобы разбиваться только при наличии в них содержимого, а не когда ты их едва успел помыть уже третий раз за утро.
- Слушаю. Заключительной части мне опять не будет, - буркнул он, разглядывая их на свет на предмет трещин.
Трещин, разумеется, не оказалось.
- Ему не будет... - покачал головой Марк Александрович, собирая листки в стопку и поворачиваясь к Васе на стуле. - Думаете, мне самому нравится? Думаете, я предполагал, что мне дадут в ассистенты дипломника, половину работы которого я должен переделывать за ним, попутно рассказывая элементарные вещи?
- Ну и отказались бы, - Вася снова повернулся к металлической раковине и включил воду.
Стеклянные пробирки наполнялись одна за другой с дурацким булькающим звуком, и он зажал их по одной между пальцами, покачивая в воздухе перед глазами. Безнадёжно - ни одной самой мелкой трещинки. Надо же.
- Поверьте, остальные варианты были ещё хуже, - усмехнулись у самого его уха.
- Ы!..
Вася подпрыгнулся на месте и чуть не уронил несчастные пробирки снова, все сразу.
Марк Александрович, которого тщедушный и нескольки хлипкий Вася был ниже едва ли не на голову, встал рядом, молча отодвинул его плечом и отнял пробирки.
Костистые руки с длинными жёсткими пальцами двигались быстро и точно, брызги холодной воды ни в какие стороны не разлетались, и Вася, стоявший рядом в забрызганном со всех сторон халате, пристыжённо и внимательно смотрел, не полнимая глаз. Про такие руки он помнил старый и несмешной анекдот, в духе "Ах, какие у вас пальцы длинные и красивые! - А сами попробуйте всю жизнь пробирки мыть". Но рассказывать его где-то Вася зарёкся в первый же день практики. Марк тогда настучал ему по голове каким-то отчётом и заставил - единственного из всей лаборатории! - работать весь день, не снимая перчаток. "Вы совсем не соображаете, юноша? Как можно лезть пальцами в пробирки, даже не зная, что там побывало до вас?"
- Держите, - хмыкнул профессор, взяв его ладонь и вложив туда всю стопку, другой рукой закручивая вентиль.
Вася вздрогнул, почуяв цепкие холодные пальцы на запястье, и поднял голову.
Марк смотрел на него почти снисходительно, прищурив серые глаза.
В почти пустой лаборатории было тихо-тихо.
- Скажите на милость, - негромко произнёс профессор. - Ну о какой заключительной части опыта у нас с вами может идти речь, если вы даже эти несчастные пробирки мне пытаетесь разбить уже третий раз?
Вася молча уставился на него круглыми глазами, но Марк Александрович снова хмыкнул, отпустил его руку и не оглядываясь прошёл к своему столу.
- Результаты чтобы к понедельнику были у меня.
Он выключил компьютер, быстро побросал в сумку что-то со стола, подхватил куртку и, больше не говоря ни слова, пошёл к выходу из помещения.
Всё это время стоявший соляной статуей Вася дёрнулся, помотал головой, посмотрел вслед профессору и научному руководителю.
Потом вдруг размахнулся, выдохнул и со всей силы жахнул горстью стеклянных пробирок в руке о светлый кафель на полу.
Весёлый звон битого стекла разнёсся, кажется, по всей лаборатории.


Original. Усталая девушка. Каждый день для журавлика из бумаги.
1026 слов, ангст и уныние, вольная трактовка условий (не факт, что формулировка воспринята правильно), слабо прописанная матчасть, бонус!наёбка в смысловой части.
www.diary.ru/~coldfest/p104397170.htm

читать дальше*
На одну фигурку уходит день.
Больше - не получается.
У Йоко тонкие пальцы, они скользят по чуть слышно шуршащей рисовой бумаге, отгибая край. По отрезанному квадрату газетного листка (даты не видно, уже загнута очередным аккуратным поворотом и лёгким нажатием подушечек пальцев на сгиб). По вырванной из тетради странице. Перегиб - поворот - снова перегиб - бумажный журавлик взмахивает крылом и выскальзывает из рук.
Пальцы у Йоко тонкие, а руки - кажется, такие тяжёлые, что нет сил наклониться и поднять упавшую на пол фигурку. Молочный свет медленно сочится в широкие окна учебного класса, дождь снаружи идёт тихо, размазывая по стеклу снаружи редкие силуэты голых ветвей. Тёмные, как разведённая тушь, они чуть изгибаются, стекая по мокрому стеклу и постепенно растворяются в дожде.

Йоко больна.
О некоторых болезнях не говорят с одноклассниками, с учителями, с родителями. Йоко сидит на краешке стула, глядя, как мама моет посуду после ужина, и подносит чашку с чаем к лицу. Держит несколько секунд, потом с негромким вздохом ставит на место и уходит в свою комнату. Мама ничего у неё не спрашивает, чашка остаётся на краю стола. У чая неизменный привкус застоялой дождевой воды.
Последнее время Йоко вообще особо ни с кем не разговаривает.
Она чистит зубы и одевается, собирает книги и тетради, бредёт на кухню, почти ничего не ест, едет в школу. Она смотрит в книгу, слушает мотононный голос учителя, но смысл ускользает и теряется в тихом сопении одноклассников, в монотонном гуле неоновых ламп над головой, в шелесте дождя снаружи. Йоко и не стремится запомнить или понять. Ей кажется, что дождь уже очень давно не прекращается, льётся и льётся серой массой, окутывающей город, но на самом деле она не уверена даже в этом.
Она смотрит в стену или в потолок, пока не задремлет, когда ничего больше не нужно делать и никуда не нужно идти. Когда нужно - делает и идёт, сквозь бесконечную усталость, словно сквозь дождь на улице или вязкую мутную воду. Потом - снова садится за стол или парту, или просто на пол у стены. Потому что поход до школы отнял все силы, и больше не получается сделать ни шагу. Потому что серое перед глазами становится плотнее, и кружится голова, и Йоко забывает закрыть глаза. Так и сидит, глядя в никуда, стараясь не думать и не чувствовать, пока не станет немного легче, чтобы можно было уйти куда-нибудь в темноту и забыть, что ты есть.
Усталость не проходит. Но иногда проходишь ты сам, исчезаешь в полусне, и какое-то время можно её не чувствовать. Потом возвращаешься, конечно.

Ещё Йоко складывает бумажных журавликов. Хотя бы по одному в день, говорит она себе. Хотя бы. Больше ничего не надо.
Это единственное усилие, которое у неё получается совершить, кроме ежедневной каторги, от которой нет сил уйти. Делать журавликов так же тяжело, как вставать с постели, как выходить из дома, как поднимать голову и дышать.
Но ведь говорят, что если смертельно больной человек успеет сделать до своей смерти тысячу бумажных журавликов, то он вылечится и сможет жить.
Йоко гладит лежащего на коленях журавлика из белой упаковочной бумаги, ведёт почти неподвижными пальцами по крылу, просто касается его.
Хотя бы один. Каждый день. Каждый одинаковый день.
Хотя бы один.

Трудно поверить, что ты правда болен, если у тебя не болит ничего конкретного, не слепнут глаза, не отваливаются руки или ноги. Йоко иногда думает, что лучше бы отвалились - может быть, было бы легче. Ей тяжело даже с теми, что есть сейчас.
Доктор смотрел на неё печальными глазами и говорил: это не та депрессия, которой вас пугали в телепередачах, понимаете? Это затронуло нервную систему, а следом и весь организм. Если вы продолжите в том же духе, ваше тело начнёт разрушать себя, и никто уже не починит его снова. Вам будет всё труднее делать самые простые вещи, вам будет страшно и тоскливо, может быть, будет больно. В конце концов, вы получите необратимые изменения в мозге, и тогда мы ничем не сможем вам помочь. Я могу выписать вам направление в клинику через две недели. Этого бы не случилось с вами, если бы вы были здоровы.
Йоко четырнадцать лет, она ответственная девушка, она готова последовать разумным советам доктора. Через неделю её достают из реки, которая течёт за городски пустырём, и в больнице она даже не может вспомнить, как там оказалась и почему не погибла.
С тех пор Йоко знает, что больна.

Страха или боли она не чувствует. Только бесконечную, давящую всё сильнее усталость, с которой каждое утро всё труднее справиться.
Утра похожи одно на другое, как бумажные журавлики в её слабых пальцах.
Каждый день, ей трудно удерживать в руках что-то тяжелее бумаги, и она плохо помнит, все ли нужные учебники берёт с собой в школу. Она чувствует слабую благодарность к своим одноклассникам за то, что с начала болезни они стараются её не замечать. Когда люди отводят глаза в ответ на её тихое извинение - так легче. Немного, но всё-таки.
Дождь продолжает идти за окном, куда бы Йоко ни пошла. Иногда она пропускает занятия и просто сидит на постели напротив окна. Иногда ей кажется, что это происходит всё чаще, но потом казаться перестаёт, потому что ей трудно следить за временем.
Йоко очень устала. Усталость поселилась в её теле и разъедает её изнутри, смывает постепенно, как этот дождь смывеает силуэты веток за окнами. Но ей хватает сил на то, чтобы снова и снова складывать в пальцах бумагу и ставить на пол у окна очередного журавлика.
Они стоят на полу, на письменном столе, несколько - у постели. Иногда кто-то из них теряется, или пальцы перестают ненадолго слушаться и сминают тонкую бумагу - тогда нужно вернуться назад и повторить.
Это единственное, что Йоко может сделать, чтобы однажды выздороветь. Хотя иногда ей начинает казаться, что когда она сложит последнего журавлика, то наконец умрёт совсем.
Разницы она больше не понимает.

Трудно открывать глаза, трудно идти за новой бумагой, трудно заставлять себя дышать и выпрямлять спину. Йоко заставляет, но больше одного журавлика в день из-за этого не получается.
Сколько прошло дней, она определяет по их количеству в своей комнате. Сегодня их 912. Это очень много.
Уже два с половиной года Йоко четырнадцать лет, и всё, что у неё есть, это дождь, усталость и бумажные журавлики. Один день - один журавлик.
Йоко не знает, что будет дальше, но старается изо всех оставшихся сил.

Когда-нибудь их будет тысяча.
И наверное, дождь прекратится именно тогда.